Старик, кладбище и я. Мое раскаяние

Почему-то осенью я чаще обычного посещаю кладбища. Это мое Memento Mori. Вчера был очередной дневной поход в Арское в одиночеству и сборником классической музыки в моих Earpods. Каждый раз я иду одним и тем же маршрутом, проверяя как отдыхают мои вечные знакомые, постигшие благородство смерти. Людей бывает не много — редко встречаю рабочих с кладбища, либо служителя церквушки, находящейся у самого входа обители костлявой. Он уже меня узнает.

Об этом я не пишу обычно. Это сокровенное, но вчера произошло необычное происшествие в моей тихой жизни. Прямо там. Среди захоронений. В дали от дорожки Д (на кладбище дорожки обозначены буквами, чтобы не потеряться) — в глубине старинных и новых могил сидел у камня старик. Он был некрасивый, неухоженный. Руки его были грязные — кажется он копошился в земле — пальто на нем было не по размеру, протертое, жалкое, как и его шарф из флиса. Ботинки были из черного дерматина с заломами, штаны были сильно растянуты на коленках — настолько, что было видно даже когда он сидел.

Я стояла на дорожке и смотрела на него издали. Он меня не видел. Наблюдала за ним и слушала, кажется, Жюля Массне. Он просто сидел на скамейке у надгробия и смотрел на камень. …А потом заговорил. Я ничего не могла разобрать, даже когда сняла наушники. И тут я решила попробовать незаметно пробраться к нему с тыла и подслушать (я не знаю, что на меня тогда нашло). И я пробралась. Очень не деликатно, чуть ли не падая и периодически тоня в могильной земле. Он замолчал и посмотрел на меня своими пожелтевшими глазами, но я сделала вид, что подхожу к другому надгробию и остановилась достаточно близко, но не в зоне его видимости, чтобы расслышать его монолог (диалог?).

Молчание вдруг прервалось. Он заговорил на татарском с камнем, на котором было высечено имя женщины, которая умерла в далеком 1989 году. Не все было слышно — только обрывки фраз долетали до меня. Слова были наполнены усталостью, мудростью, любовью и принятием. Он рассказывал какие-то глупости: про быт, про его квартирку на Ершова, про их давно повзрослевшего сына, который переехал в Москву (тогда я поняла наверняка, что это могила его жены). А потом он сказал фразу, от которой у меня пошли мурашки: «Мин ботенесен дэ эзерлэдем. Иртэге без курешербез синен белэн», что в переводе с татарского » Я уже все подготовил. Завтра мы с тобой увидимся».

Я стояла и смотрела в точку в шоке. В груди мгновенно образовался камень, который с болью тянул вниз, глаза расширились, я почувствовала дрожь везде, все начало колотиться. Паника. Я не знаю как реагировать. Он что-то продолжать говорить на фоне, но я уже не разбирала, что именно — это для меня теперь белый шум. Как и то, что я видела стало абстрактным шумом. Стою и боюсь двинуться, будто одно маленькое движение убьет кого-то. В конечном итоге, я не смотря на него поковыляла домой на автомате, уже начало темнеть на тот момент и я ехала в теплом автобусе (на кладбище меня немного продуло), а в голове не было ни единой мысли.

Дома я переоделась, смыла с себя налет загробного настроения и села на диван в моем опустевшей и похолодевшей квартире. И начала просто смотреть смешнявки в интернете и нервно смеяться. Еще в школе я поняла, что это не реакция бессердечного человека, а попытка моей нервной системы защититься и восстановиться. Но на следующий день всегда приходить осознание. Осознание того, что я поступила как слабый человек и не помогла другому человеку. Мне кажется, такого я себе не прощу. Ведь сегодня уже наступило то завтра, о котором говорил тот старик с могилы. И это мое раскаяние. Не своевременное и бессмысленное.

С любовью, И.Г.